Предварительные сведения

Когда десять лет назад Анж(1) впервые пришел ко мне, ему было около 30 лет. Это был высокий, стройный и элегантный моло­дой мужчина с ноткой жеманства и аффектации в голосе, на­водившей меня на мысль о гомосексуальности и нарциссизме. Он обратился ко мне вскоре после смерти своего аналитика Пьеры Оланье (Piera Aulagnier). Я был сразу же поражен от­сутствием аффективной реакции на это горе. Он описал обсто­ятельства, при которых он решил начать с ней анализ. После неявного любовного разочарования (его девушка ушла от него, уехала заграницу и вышла там замуж) он вступил в гомосексу­альную связь, закончившуюся отвержением со стороны его друга, который, уходя, сказал: «Тебе надо что-то изменить в своей жизни». Насколько я понял мнение этого партнера, Анж был недостаточно гомосексуален на его вкус. После этого раз­рыва и неудачи на экзаменах Анж совершил попытку само­убийства, которая совершенно неожиданно привела к его сближению с отцом. По такому случаю отец подарил ему пиа­нино для утешения и сказал сыну, что любит его. До сих пор они были очень далеки друг от друга. О детстве он помнил, что провел его с ригидной и нетерпимой матерью, требовавшей от него сублимационных достижений не по возрасту (посещение музеев, уроки фортепиано, абонемент в Comedie Francaise, тщательная проверка уроков и т. д.), так что у него совершенно не оставалось времени для обычных мальчишеских удовольст­вий — ни для спорта, ни для каких бы то ни было игр с друзья­ми. Замечательна нетерпимость его матери к сексуальности. Однажды, когда он пошел с ней в супермаркет, он обратил вни­мание на роскошные формы некоторых продавщиц и рискнул заметить: «Мне очень нравятся дамы, у которых есть и то, и это»,— сопровождая свои слова жестами, обрисовывающими контуры грудей и ягодиц. Врач, к которому он попал, выписал рецепт на Терален-сироп (нейролептик, предположительно подавляющий сексуальность). Ему был ясен подтекст материн­ской реакции: его как бы сочли сумасшедшим за такие жела­ния. Мать, соблазнительница, часто ему говорила: «Когда ты вырастешь, ты больше не будешь меня любить, ты будешь лю­бить других женщин, а ко мне будешь плохо относиться».

Что до его отца, то с ним они почти не общались. У него в памяти остался образ молчаливого человека, к которому мать относилась как к ребенку, поскольку тот сам не знал своих ро­дителей. У отца была язва желудка и склонность к вспышкам ярости. Он никогда не вмешивался в отношения между маль­чиком и матерью и не имел над сыном никакой власти. Поми­мо всего этого, он помнит собственные рвоты (ацетонемические?), от которых его лечили. В подростковом возрасте у него был первый сексуальный опыт с девушкой, которую я здесь на­рочно назову Анжелой — женским эквивалентом его имени. Она была единственно ласковой и нежной женщиной, с кото­рой он чувствовал себя любимым, но он заставил ее слишком долго ждать, прежде чем признался ей в любви, несмотря на то что у них была любовная связь и сексуальные отношения включительно. Он вспомнил, что пять раз подряд ходил с нею в театр смотреть пьесу «Чудовище джунглей» (переработка Маргерит Дюра новеллы Генри Джеймса). Сам не зная почему, он был заворожен этой пьесой. Позже, в ходе анализа, он слу­чайно обнаружил, что я писал об этом произведении, и он был этим очень удивлен. Уход уставшей ждать Анжелы сильно опечалил его, хотя он и не сделал ничего, чтобы ее вернуть. После этого он предпринял смену сексуальной ориентации на гомо­сексуальность: его исключительный выбор состоял в том, что­бы содомизироватъ 40-летних мужчин». Затем гомосексуаль­ные и гетеросексуальные связи стали чередоваться. К тому времени, когда он обратился ко мне, у него была связь с колле­гой, о которой он говорил как об очень красивой и крайне взбалмошной женщине. Она вовлекала его в безудержные удо­вольствия, дезорганизуя его жизнь. Он никак не определялся в ее отношении, будучи неуверен в своих чувствах.

Мы решили продолжить анализ вместе. Как только он ока­зался на кушетке, он объявил мне, что болен СПИДом. Он не осмелился сказать мне об этом на предварительных встречах, опасаясь по этой причине быть отвергнутым. Первое время он продолжал смешанную сексуальную активность, то со своей любовницей, то с гомосексуальными партнерами, но в конце концов через несколько месяцев анализа он решил выселить свою любовницу из своего дома, хотя и продолжая эпизодичес­ки с ней спать, но недостаточно доверяя ей, чтобы строить планы на будущее. Стоит указать на одну черту его гетеросексуальных отношений: как будто находясь пред лицом жуткого(2) объекта, он проводил значительное время в изучении влагалища своей по­други, неутомимо его разглядывая. На кушетке он небрежным тоном не переставая говорил: «Я убил свою мать»,— намекая на смерть своего аналитика, и сдабривал материал мифологически­ми ссылками, почерпнутыми из тех спектаклей, на которые он ходил («Клитемнестра — это моя мать» и т. д.). Начало анализа было отмечено сексуальными сновидениями, довольно грубы­ми, но было очевидно, что он использует сновидения с целью эвакуации [психического материала]. Казалось, он считал, что поскольку сновидения появляются у него помимо воли, то он и не должен всерьез принимать за них ответственность. В перено­се я был поражен нарциссическим и дезаффектированны характером владения(3) им своей речью. Он говорил, что хотел бы быть «человеком из мрамора». По истечении полутора лет он был вынужден прервать анализ по двум причинам.

Во-первых, он не выдерживал того, что перенос на меня вынуждал его восхищаться мною более, чем своим отцом. В сущности, он не выдерживал зависть и те гомосексуальные чувства, которые испытывал ко мне. Во-вторых, из-за непомер­ных расходов он взял у своего отца взаймы большую сумму денег и хотел сперва расплатиться с ним, чтобы не чувствовать себя должным. На самом деле к таким чрезмерным тратам его подстрекала любовница, предрекая ему скорую смерть и поощ­ряя его пользоваться жизнью вместе с нею, пока еще на то есть время. В это время он сравнивал себя с портретом Дориана Грея; сравнение, к которому он позже еще вернется, предрекая себе физический упадок, который сделает его физически и мо­рально отвратительным. Он был убежден, что я его терпеть не могу На продвинутом этапе анализа, примерно через три года после его начала, осознавая смысл своих гомосексуальных вы­боров и испытывая за них сильное чувство вины, он решил волевым усилием раз и навсегда покончить с гомосексуально­стью. В действительности так и произошло; с другой стороны, он не мог завязать и никаких новых гетеросексуальных отно­шений. Несколько кратковременных связей с женщинами на отдыхе, вдалеке от меня, но никогда ничего в том городе, где мы оба живем. Вскоре прекратились даже и такие связи.

Его сексуальная жизнь ограничивалась мастурбацией, о ко­торой он мне никогда ничего не рассказывал, объясняя это ба­нальностью своих фантазий, как гомосексуальных, так и гетеро­сексуальных. Я истолковал ему его фобию влагалища, которую он сначала отрицал, но был вынужден признать позднее, когда провел с любовницей ночь в одной постели без малейшей вза­имности.

Проходили годы, он был все так же замкнут на своем воз­держании, слегка нарушаемом гомосексуальными фантазиями, которым он даже никогда и не пытался уступить. Время его проходило между чтением по утрам у настежь открытого окна, регулярным посещением спектаклей по выходным (по поне­дельникам на сеансах он регулярно сообщал мне, что прекрасно провел выходные, отрицая всякое переживание разделения или одиночества) и, наконец, его важнейшим развлечением — путе­шествиями. Он совершил кругосветное путешествие на манер Джона Марчера — героя пьесы «Чудовище в джунглях» — после смерти Мэй Батрам, умершей от болезни и напрасного ожида­ния. Он всегда путешествовал в одиночку. Ему всегда нечего было рассказать о своих поездках: ни встреч, ни приключений. Единственное исключение — путешествие в Египет(4), куда он решил взять с собой отца незадолго до его смерти, чтоб доста­вить ему удовольствие. Он хотел верить, что установление хо­роших отношений с отцом будет означать примирение и забве­ние прошлого. Мать, чувствуя себя отодвинутой на второй план, дулась. Ее он хотел взять с собой в путешествие после смерти отца, но этого не позволила ее болезнь Альцгеймера. Помимо всего этого, он замечательно преуспевал в своей профессии.

И все время — сексуальное воздержание. Мать умерла. По этому случаю у него были каннибальские сновидения. Ему приснилось, что он ломтями нарезает мозг матери, красный, как помидор.

Постепенно его путешествия вне периодов моих отпусков приобрели характер провокаций, что привело меня к принятию решения и… к оговорке.

Я решил повысить свой гонорар. Я думал о некоей сумме во франках, но сформулировал свое требование новой цены в евро (в шесть с половиной раз больше). Свой контрперенос на него я проанализировал, а им мое реагирование(5) было воспринято как выражение защищающего Сверх-Я. Я должен был оста­новить провокацию и установить для него границы. На этот раз он понял, что никогда не уважал отцовский авторитет, и поэто­му был мне благодарен за эту меру.

Во время перерыва анализа Анж пережил самую большую травму в его жизни. В соответствии с его обычной моделью от­ношений он заставлял ждать свою любовницу. Разочарованная, но все еще готовая с ним жить, она вышла замуж за мужчину, которого не очень любила, но с которым связывала надежды на благосостояние и возможность иметь с ним детей. Она забере­менела. Известие о беременности оказалось сильнее, чем меха­низмы отрицания, которые мешали ему предусматривать суще­ствование сексуального соперника. Навязанное реальностью опровержение этого отрицания поразило его как гром среди яс­ного неба. Он ненавидел будущего ребенка. Скажем, кстати, что анализ позволил с высокой вероятностью реконструиро­вать первосцену в Риме, где он часто проводил каникулы с от­цом и матерью. Его родители, молодые и, несомненно, пылкие, чтобы спокойно насладиться своей сиестой, имели обыкнове­ние избавляться от своего мальчишки, отправляя его осматри­вать памятники. Он не забыл ни взгляд Моисея6 в церкви Св. Петра в Веригах, на виа Кавур, ни многочисленные посещения Колизея. Конечно же, в силу вытеснения у него была полная амнезия интимных отношений между родителями, но взамен — фиксация на Риме, никогда не ослабевавшая и сохраняющая­ся по сей день. Вскоре после этого произошла театральная сце­на: в отношении этого новорожденного ребенка, вызвавшего в нем ненависть, и чьим крестным отцом его попросили стать, он принял решение сверх всякой меры исполнять свою роль крестного отца, так усердно и действенно заботясь о девочке (гораздо лучше, чем ее отец), чтоб стать для нее предметом обо­жания. На сегодняшний день я могу сказать, что Изабо, несо­мненно, является самым важным человеком в его жизни и бес­спорно — единственным существом, которое он любит. Нужно, впрочем, добавить, что его мать всегда признавала, что ждала девочку, которую собиралась назвать Маргарит. Однажды, в последний год своей жизни, она, сильно разозлившись, упре­кала своего сына за то, что он ничего не знает о ее жизни, и, сде­лав более чем красноречивую оговорку, пожаловалась на отсут­ствие между ними нормальных отношений “дочери(7) со своей матерью”.  Это и было признаком того постоянного выхолащи­вания, которому подвергала его мать. Однажды ему приснил­ся сон, в котором у женщины был клитор — в сущности, как маленький пенис,— препятствующий пенетрации. Он, не в си­лах ее пенетрировать, эякулировал ей на живот. Он узнал себя в этом клиторе — маленьком пенисе, преграждающем вход мужчине, вынужденному эякулировать вне женской вагины.

Оба его родителя умерли. Он ухаживал за своим отцом пре­данно и нежно. Он плакал, когда отец умер, но не показывал сво­его горя. Через три года от болезни Альцгеймера умерла его мать. Хотя он за ней и ухаживал, но был с ней необычайно холоден. Уезжая в путешествия, он оставлял ее на попечение третьих лиц. Ее смерть он не оплакивал. Когда кто-то предложил положить в ее гроб фотографии его отца и его собственную, он добавил еще и фотографию деда (ее отца), сказав: «Я предпочитаю быть втроем».

После смерти обоих его родителей, как только стали про­являться зачатки привязанности к одной молодой женщине, с которой он явно хотел бы сблизиться, он позвонил мне в час своего сеанса, чтобы сказать: «Я думаю, что это путешествие у меня — последнее». Он уехал со своей кузиной, которая после смерти его матери стала играть для него заместительно-материнскую роль; и там у него развились симптомы, которые он сначала связывал с аллергией на хинин, но которые на самом деле оказались признаками саркомы Капоши(8), с прогнозом весьма неблагоприятным. Он сказал мне также: «Теперь, когда мои родители умерли, я тоже имею право заболеть».

За несколько месяцев до этого у него уже была герпетичес­кая сыпь, по поводу которой я советовал ему обратиться к вра­чу, чего он не сделал, хотя сам был врачом; но теперь у него уже не было выбора. В Париже его госпитализировали и начали энергичное лечение. Объявив новость о своей болезни, он при­шел ко мне в обычное время сеанса и спросил: «Ну и что мы будем делать?^ Я ответил: «Продолжать». Ответ успокоил его; живую признательность, которую он испытал ко мне, он выра­зил, послав мне новогоднюю открытку с пожеланиями. Необ­ходима была эта угроза его жизни, чтобы из его уст я услыхал первые слова оптимизма, выразившие радость жизни: «Погода была чудесная; я пришел пешком, пересек Люксембургский сад, весь залитый солнцем. Дети играли^. Но как только удалось избежать самого опасного варианта течения его болезни, мне оставалось только констатировать заторможенность, уменьше­ние и его жизненных сил, и желания бороться за жизнь. Ниже приводится сеанс начала сего года, сеанс, выбранный мною случайно, поскольку я не мог знать заранее, о чем он мне соби­рался объявить.

Сеанс от 26 января 2004 г.

Анж: Начну с… Действительного(9). Сегодня утром был я у врача. Он был так доволен, он мне говорит: «У вас было 5 миллионов вирусов(10), а теперь у вас не более 200, и уровень Т411 у вас впол­не удовлетворительный… Скоро их уже не обнаружить. Луч­ше и быть не могло. Вы теперь вне опасности, химиотерапия вам уже не нужна». У меня была странная реакция. Я поду­мал: «А мне наплевать». Это нелепо. Я был поражен.

Грин: Поражен?

Анж: Поражен собственной реакцией. Выходные прошли плохо. Благодаря Шекспиру или из-за него. Я с трудом перенес укол, который мне сделала медсестра. Я проснулся; неправильно разглядел время на будильнике и решил, что полседьмого. Я встал и принял лекарство. Потом я увидел, что было пол­третьего. Я смотрел «Тита Андроника». В субботу я остался прикованным к постели(12). Два с половиной месяца назад я смо­трел «Тита Андроника»(13) в сокращенной версии. Я пошел еще раз посмотреть полную версию, которая идет четыре часа. Мне приснился сон про бывшую горничную моей матери, ко­торая покончила с собой. Я вам о ней рассказывал. Она мне давала кусок хлеба, густо намазанный земляничным вареньем. Моя мать была в ярости. Я пошел в театр в Жепвилъе и видел лицо, которое не узнавал, не мог понять, кто это был. Это была Анн Альваро. Я ее видел раньше в пьесе, где она играла роль матери, которая бросила своих детей, но под конец их похо­дит. Вчера она играла ужасную Тамару. Эта роль противопо­ложна хорошей матери, которая находит детей; эта мать делает с сыновьями ужасные вещи. В первой роли она мне напоминает Пьеру Оланье(14).

Грин: Пьера Оланье напоминает вам хорошую мать, а я — ужас­ную Тамару, которая делает с сыновьями ужасные вещи.

Анж: Все люди удвоились. Во сне — горничная и моя мать. Анн Альваро в двух ролях. Анн Альваро и Пьера Оланье… Лилиан (любовница) пришла меня проведать, зашла, была очень мила. Эльга прислала мне из Индии второе письмо, но не ответила на мое.

Грин: Она вас бросает.

Анж: Лилиан уезжает в следующие выходные. Значит, смогу уви­деть Изабо(15) наедине. Тоже неплохо.

Грин: Такой замечательный результат вас пугает, поскольку ос­тавляет вас наедине с вашими желаниями. Возможно, пото­му, что вы себе представляете свои желания как те, что Тамара вызывает у своих сыновей?

Анж: Я бы сказал больше. Если я лечился, так это чтоб мои жела­ния не стали действительностью; «Чего ради? — говорил я себе,— если я все равно умираю»… (Молчание) Мне очень нра­вится эта вещь.

Грин: Вам очень нравится эта вещь(16) с земляничным вареньем.

Анж: Там на пиру она ест своих сыновей.

Грин: И чем вам это нравится?

Анж: Это представляется самыми ужасающими влечениями, ко­торые я пытаюсь в себе задушить.

Грин: Горничная, которая вам представилась во сне, покончила с собой. Вы ее ввели как соперницу вашей матери, которая вас к ней ревнует. Вы упрекаете ее в том, что она вызвала у вас желания(17), так же как вы считаете, что это анализ, что это я вызвал у вас эти ужасающие влечения.

Анж: Я вас плохо слышу,

Грин: Вам же нравится этот римский мир, вспомните «Гладиато­ра». Мир, полный жестокости и беспощадной мести. Это ваш Рим. (Он писал работу на эту тему.)

Анж: Калигула, (Молчание.) Это ужасно, если это действительно так.

Грин: Калигула?

Анж: Нет. Не лечиться, говоря себе; «Чего ради, если я все равно умираю», — хотя это совершенно ни при чем.

Грин: Наказать себя заранее за то, что вам в голову пришли такие фантазии, чтобы не искушать себя на действия.

Анж: Да уж, я здесь точно невротик, я себя казнил за фантазии без действий. Я знаю, что у меня есть садистские фантазии с женщинами. (Долгое молчание.) Я, правда, поражен своей реакцией сегодня утром. -^По-моему,— сказал врач,— Лучше и быть не могло». А я- я разочарован. Это грустно.

Грин: Как грустно быть вынужденным столкнуться с самим со­бой.

Анж: Да, но я сказал себе, что владею ситуацией. Лекарства я могу принимать — могу не принимать.

Грин: Вам нужно (жить) в параличе. В таком состоянии, чтоб ни одно желание действительно не могло у вас появиться.

Анж: Грустно думать, что я изменился только из-за того, что был так болен.

Грин: «Погода была чудесная; я пришел пешком, пересек Люксем­бургский сад, весь залитый солнцем. Дети играли»'(18). Чувст­вовать себя немножко лучше — это да. Гораздо лучше — это опасно.

Анж: Да, не знаю, что делать.

Грин: Вы говорите, что не знаете, что делать. Вы не думаете, что мы могли бы проанализировать, что вас так пугает.

Анж: Потеря самообладания.

Грин: Возможно, желание обладать(19) женщинами, как в «Тите Андронике». Над женщиной изнасилованной, у которой нет уже ни языка, чтобы говорить, ни рук, чтобы указывать. Вла­ствовать(20) над ними, чтобы скрыть насилие. Страх наказания, которое придет с моей стороны. Через эту вещь вы как бы по­мимо воли показываете мне свои желания.

Анж: Этот врач сегодня утром… хоть мне и было наплевать, поя ему сказал: “Спасибо за ваши старания”,

Грин: Вы говорите это мне, чтоб скрыть негативные чувства.

Анж: Нелепое это чувство «чего ради». А я-то думал, что скоро последую за своей матерью. Это безнадежно.

После сеанса

После сеанса проявились две тенденции. Вновь появился сексу­альный материал, почерпнутый из фильмов, иногда порногра­фических, из игры специализирующихся в этом жанре актеров. Снова возникла тема его отвращения к женским половым орга­нам и его вуайеристский интерес к ним. Он вспомнил пирожные, которые пекла ему мать. В ходе его медикаментозного лечения проявилась сильная оральная инвестиция(21). Вместо того чтобы рассказывать мне о своих фантазиях, он рассказывав мне о чу­жих, зрителем которых он был; я настаивал на том, что это за­щита. Он признал свой страх перед сексом и рассказал об уже застарелой преждевременной эякуляции. Вторая тенденция со­стояла в чувствительном уменьшении его живости, с тех пор как соматически он пошел на поправку. Самообладание22 подавля­ло желание. Однажды вечером, после весьма приятного ужина с женщиной, сильную физическую и психологическую притяга­тельность которой он начинал ощущать, он согласился, чтобы она подвезла его домой. Когда они приехали, он позволил про­длиться нескольким мгновениям, которые предположительно могли бы вести к физическому сближению. Но чувство паниче­ского страха заставило его резко выйти из машины и обратить­ся в бегство. Потом ему приснился сон, где он находится в ма­шине с молодым блондином, начинает с ним флиртовать, но затем внезапно останавливается со словами: “Нужно прекра­тить, моя мать идет!”

У него было сновидение, в котором я ему объявляю об окончании анализа, а он упрекает меня за то, что я не заметил, насколько он нарциссичен. Он говорит мне: “Это несправедливо, ведь я решил пойти к вам по прочтении вашей книги «Нар­циссизм жизни, нарциссизм смерти»”. Возможно, упрек касался недооценки нарциссизма смерти.

Перенос был поверхностно отцовский, с благодарностью и признательностью. Действительно, однажды за ужином в рес­торане кто-то сказал, что я иногда плохо обращаюсь со своими детьми. Он психически заткнул себе уши и сменил тему разго­вора. Он хотел избежать одного из самых глубоких аспектов переноса. Я был также и матерью-собственницей, желавшей навечно оставить его на своей кушетке и требующей от него отчетов. Я также ничем не отличался от того врача, который выражал свое удовлетворение улучшением его состояния, что ему самому было безразлично.

Вскоре после этого у меня было прозрение(23). Я сказал себе, что слишком уж сконцентрировался на гневном отце и взгля­де Моисея, истолковывая торможения пациента исключитель­но в понятиях страха кастрации. Я понял, что этого недостаточ­но, что он, безусловно, оспаривал отцовский авторитет, но так, как если бы в глубине души он был девочкой. Главной опасно­стью была потеря материнской любви, поэтому он и должен был подчиниться ее запрету любить другую женщину, что озна­чало бы начать к ней плохо относиться. Так что я истолковал ему его желание сохранить любовь своей матери, которое под­разумевало принесение в нем в жертву всякой мужественнос­ти в надежде на обретение превосходства над отцом. Он был глубоко поражен этим истолкованием, которое открыло ему глаза. Он также понял свою глубокую амбивалентность, по­скольку на протяжении многих лет он не показывал своего ужаса от гомосексуальности, от женственности (в себе самом) и от пассивности. Он наконец избавился от гомосексуальнос­ти, которая пробудила в нем мужественность, но не смогла пе­ренаправить его мужское либидо на женщину из страха перед своими садистскими фантазиями, первоначально направлен­ными на мать и глубоко вытесненными.

На самом деле проявлениям его сексуального либидо пре­пятствовали: именно ненависть к обоим родителям, которую он признал-таки после череды рационализации; в той же сте­пени, как и его ярый нарциссизм с садомазохистскими послед­ствиями. Наконец, либидо дало о себе знать, сначала заставив его признаться мне, что либидо у него на нуле — ни малейшего желания, ни сексуального малейшего возбуждения. Затем, с продвижением анализа, заставив объявить мне о появлении болезненных эрекций; потом — о минимальных эрекциях, ми­нимальных, чтоб не быть слишком тягостными. Все это — без малейшей склонности к реализации. Было ли это предвестни­ком потери самообладания (владения собою)? Не было боль­ше «человека из мрамора». Оставалось позволить родиться просто человеку, принимающему риск любить, страдать, не пе­реставая желать.

1 Псевдоним Анж (Ange), выбранный Андре Грином для представления своего пациента, означает по-русски «ангел»

2 У Фрейда — unheimlich; у Стрейчи (S.Е.) — ипсаппу, хотя точнее было бы — eerie; Грин пользуется общепринятым во французской психоана­литической литературе переводом двумя прилагательными сразу — etranger et inquietant

 3 У Фрейда — Bewaltigung (обладание) oder Beherrschung (владение); у Стрейчи (S-Е.) — mastery; Грин пользуется обычным для француз­ской психоаналитической литературы эквивалентом maotrise.

4 Родная страна Андре Грина, психоаналитика

5 У Фрейда — Agieren (очень редкий немецкий латинизм); у Стрейчи
(S-Е.) — acting out; Грин пользуется одним из двух французских эквива­лентов — passage l’acte, др. эквивалент — agir

6 Скульптура Микеланджело Буонаротти.

7 Fille вместо Fils.

8 Обычное осложнение синдрома приобретенного иммунодефицита (СПИД), проявляющееся, в частности, отчетливо видимыми темны­ми пятнами на коже, главным образом на разгибательных поверхнос­тях больших суставов конечностей.

9 У Гегеля — Wirkliche; в качестве его эквивалента в психоаналити­ческий обиход термин 1е Кее1, которым здесь пользуется пациент, вве­ден Лаканом.— Прим. П. В. Качалова.

10 На mmi сыворотки крови.

11 Лимфоцитов

12 Такие ошибки во времени могут иметь тяжелые последствия для здо­ровья, поскольку расписание приема лекарств должно строго соблю­даться.

13 Этот пациент — заядлый театрал. См. предварительные замечания.

14 Бывший аналитик. Пациент обратился ко мне после ее смерти, зная о наших с ней хороших отношениях.

15 Дочь Мартины, его бывшей любовницы, Отметьте привилегирован­ное место этого объекта в его психической экономии.

16 Трудно переводимая игра слов и вещей: piece — пьеса (театральная) piece — кусок (хлеба).

17 Намек на его презрительное женоненавистничество.

18 Цитата из речи пациента по его прибытии на тот сеанс, который со­стоялся сразу после обострения его ВИЧ-инфекции и начала химио­терапии.

19 У Фрейда — bewalten; у Стрейчи (S.E.) — to master; у Грина —maitriser.

20 У Фрейда — beherrschen; у Стрейчи (S.E.) — to master; у Грина — maitriser

21 У Фрейда — Besetzung; у Стрейчи (S.E.) — cathexis (английский элли­низм); Грин пользуется французским эквивалентом invcstissement.—

22 У Фрейда — Sclbstbewaltigung (самообладание) oder Selbstbeherr–
schung (владение собой); у (S.E.) — self–mastery; Грин и его
пациент пользуются как эквивалентом пшЫзе с!е зок

23 У Фрейда — Einsicht; у Стрейчи (S.E.) — insight; Грин, как и большин­ство французских психоаналитиков, избегает французского эквива­лента introspection, отягощенного психологией интроспекционизма, и пользуется англицизмом insight.

Доклад на конференции Международного психоаналитического журнала (Москва, 2004, май)

Перевод с французского и научная редакция П. В. Качалова